![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
О героизме
В ЖЖ ув. ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
svechin выложены воспоминания очевидца о событиях лета 1942 года. Если совсем кратенько - неисправный Т-34 и 4 солдат РККА погибли, разменявшись на порядка 20 немцев и выигранное время. Почитайте, очень красиво и душевно написано.
Но лично меня не покидала мысль о "синдроме усталого пулеметчика". Это (с) Алексея Исаева, в ответ на подобный рассказ о том, как уставший тащить на себе "Максим" отступавший залёг за пулеметом и, выпустив лентуу по немецкой колонне, погиб, - озвучившего мысль что прославление подобного бессмысленного (в части собственной гибели) героизма - в некотором роде глупость.
И это действительно так - все-таки Паттон был прав - главная задача не героически погибнуть за свою Родину, а заставить врага сделать это за его фатерлянд. Сейчас я вам приведу еще одну историю, которая произошла практически там же. И в то же время.
Тучный генерал-полковник, в заляпанных глиной сапогах, с красными щеками, на которых тускло отсвечивала седая щетина — он уже два дня не брился и за две ночи не больше трех часов спал,— приказал майору Вороновскому и двум батареям сорокапятимиллиметровых пушек, тожеоказавшихся здесь случайно, перекрыть и удерживать до ночи дорогу.
— Пехоты тут до двух рот, да не в ней дело... Танки идут. Дорогу расчищают, вроде бульдозера. Сбейте им темп!
Генерал тут же — рвалось, наверное, где-либо и в другом месте — и уехал, передав командование прибывшему с ним полковнику пехоты. Пожилой, с явно выступающим брюшком, тот, сняв пыльную фуражку и пригладив волосы
на лысеющей голове, спокойно и выжидающе оглядел командиров из-под насупленных бровей, спросил:
— Ваши соображения? Только коротко.
— Сил маловато,— сказал капитан из сорокапятчиков и осекся, почувствовав, что выпалил не то.
— У него, у немца, тоже,— буркнул полковник.— Там, у танков в тылу, еще наши дерутся.
......
Майор Вороновский разместил свой дивизион по краю садов, взбегавших в гору. С -фронта батарею
прикрывала балка, и прямо перед ними, по противоположному склону, заворачивая серым удавом влево, лежал грейдер, по которому артиллеристы только что прошли сами. «Хороша позиция,— подумал майор Вороновский.—
Если фрицы пойдут колонной и подставят бока, насыплем уголька в штаны!» Тягачи, трактор и два прицепа с имуществом отвели в сады позади батарей. Артиллеристы начали лихорадочно окапывать орудия и делать щели,
но работа не была выполнена и на треть, когда за вершиной противоположного холма поднялись клубы пыли и послышался лязг железа. Немцы в самом деле шли колонной, как на учениях, но после первых же
залпов танки натренированно стали рассредоточиваться, расползаясь вправо и влево. А развернувшись по фронту, остановились и открыли огонь с места.
— Сволочи! — выругался Вороновский.— Боятся атаковать с ходу, поводыря ждут...
И не ошибся — вскоре с запада, прямо по курсу грейдера, поднырнули десятка два пикировщиков. Из танков метнулись не очень яркие при дневном свете красные сигнальные ракеты, и пикировщики, выстроившись кругом, центр которого постепенно смещался к дивизиону Вороновского, начали свою работу. Это была бомбежка не «все вдруг», а методическая обработка целей; в конце чуть разомкнутого круга очередной бомбардировщик клевал носом, заваливался и, грохоча пулеметами и подвывая, шел к земле; дойдя до какой-то точки, метрах в двухстах — трехстах от земли, он открывал
люк, из которого выскальзывала пачка бомб — их можно было не только пересчитать, а даже, казалось, и прочитать надписи на боках; бомбы шлина цель, а пикировщик, дрогнув, задирал нос и пристраивался в круг. За первой волной бомбардировщиков прошла вторая, и лишь после этого танки, маневрируя и стреляя с ходу, двинулись вниз, И сразу же один из них закрутился на месте — самый нижний, напоровшийся на сорокапятчиков, а два других, прямо против дивизиона Вороновского, загорелись. Три или четыре из головных, все еще маневрируя, продвигались вперед, но
некоторые уже и попятились выше по склону. Возможно, нарвавшись на отпор, танки по-просту обошли бы позиции артиллерии, но справа далеко уходила в степь балка с крутыми краями, а слева, ниже мостика, речка
образовала заболоченные низинки, и немцы, видимо, не хотели рисковать.
— Теперь игра на нервах,— сказал Вороновский командиру первой батареи, известному в полку гитаристу и любителю женского пола.— Теперь — не спешить и не зевать...
.........
К заходу солнца бой затих. Еще два немецких танка горели на склоне — жирный дым от них, как тушь из опрокинутого
пузырька, стекал вниз, в балку,— а три или четыре темнели в пшенице, подбитые. Остальные ушли. Какие понесли потери сорокапятчики и пехотинцы, было неизвестно, но в дивизионе майора Вороновского три орудия годились разве что на металлолом. При багровом закате похоронили убитых, на освободившийся от снарядов прицеп уложили раненых. Собрав
уцелевших, майор Вороновский, тоже раненный в руку — ее перехватывала, окольцовывая, совсем еще белая, не успевшая загрязниться перевязка,— сказал:
— Получен приказ на отход. Двигаться начнем сейчас же, немцы до утра не сунутся. Вопросы есть?
Вопросов не было.
Вот так вот и надо воевать. Не бросая поврежденных танков, не вызывая добровольцев на верную смерть - а организуя опорный пункт в станице, выдерживая удар пикировщиков, вышибая немцу танки и по темноте оттягиваясь назад. То же самое выигранное время, только без смертельного героизма, а с героизмом "бытовым", тем, который "воевать по уставу".
Скажете "ну конечно, тут целый дивизион скорее всего корпусной артиллерии, да на мехтяге, а там неизвестно что было, если один поломанный танк и трех бойцов оставили". Да и нагнали скорее всего тех "отступавших" пешком мотопехота на бронетранспортерах - вот только и танка уже нет, и минимум одного ручного пулемета, которым можно было бы от мотоциклетной разведки огрызаться. В общем, когда кто-то кладет на весы свои жизни, он уравновешивает чужие ошибки. И об этом надо писать не с гордостью, а с горечью.
P.S. Могу еще вспомнить историю про полковую пушку возле Холмово, когда один солдат, оприходовав брошенное по причине поломки тягача орудие, сдерживал немецкое продвижение. Стрелять не умел, никого не убил, окромя пёсика из немецкого экипажа, да заклинил башню у "двушки", но немцы в деревню не сунулись, привлекли к работе несколько средних танков, а защитник не стал героически погибать, а расстреляв все снаряды снял с пушки замок и ушел к своим. Вот так вот надо, а не "четыре трупа возле танка".
no subject
Как и в примере с Вороновским, чуть больше напора у одних и чуть менее выгодная позиция у других, пара лишних пикировщиков - и ребятня потом могла бы рассказывать истории, подобные рассказу про тридцатьчетверку.
В прославлении тех, кто жертвовал собой, вместо того чтобы спасать свою шкуру, не вижу ничего глупого. Даже если не забрали с собой несколько жизней врагов, как в приведенном примере. Тем более, если они исполняли приказ.
На амбразуру бросаться тоже неразумно, казалось бы.
Ну и стоит ли говорить, что здесь прославляется более сила духа, чем тактический прием. И по делу прославляется.
А учитывая общее неважное соотнощение по потерям, в известной мере из таких эпизодов складывалась победа, пусть это и не слишком радостно звучит.
Ну и потом многие из тех, кто проходил через жестокие бои, вообще особо выжить не надеялись. И шанс при этом умереть не за просто так наверняка старались использовать.
Вспомни, кстати, хорошо задокументированную историю с николаевскими КВ. Я не помню, погиб ли там хоть кто-то из немцев. Но если бы общая устремленность армии всегда была бы в русле "танки взорвать, экипажам отступать", не уверен, что это приблизило бы победу.
no subject
http://38t.livejournal.com/405840.html
Устремленность армии не должна представлять собой желание "удержать ценой собственной жизни". И эта "сила духа" - слабость тех, кто отдал приказ, в том числе.
no subject
Да и у армии нет "собственной жизни". У армии есть задачи и расчетные потери.
Если истребителю танков давали гранату и бутылку с зажигательной смесью, или если пулеметчика оставляли прикрыть отход, то никто не ставил им задачу умереть. Просто качественное решение поставленных задач оставляло им мало шансов выжить. А дальше уже каждый сам решал, как действовать, и у каждого была своя мера удачливости.
Но я не согласен, что жизни здесь - обязательно плата за чужие ошибки. Это часто просто холодный расчет. Сколько будет потеряно людей и матчасти, если не прикрыться малым заслоном.
Сколько лишних жизней и штыков сохранит в итоге отвлекающий десант, из которого едва ли кто-то выживет.
Хорошо, если у тебя вводные позволяют без этого обойтись. Но ведь так далеко не всегда бывает. И когда-то тебе выпадает удача с корпусным артдивизионом или батальоном Кима под рукой, а когда-то у тебя четыре поломанных танка.
no subject
Что у нас чуть ли не на генетическом уровне вдалбливается, что "холодный расчет" - это хорошо. И самурайская смерть в бою - это хорошо. И застрелиться вместо сдачи в плен - тоже. И мне это, извини, очень не нравится, в том числе в сравнении с принципом израильтян, которые при всем холодном расчете (таки кто может рассчитать холоднее еврея?) умудряются сводить потери к абсолютному минимуму.
Что касается твоего "каждый сам решал, как действовать, и у каждого была своя мера удачливости" - абсолютно согласен.
no subject
А про застрелиться вместо сдачи в плен - это уже точно чаще всего подавалось как трагедия.
А Израиль, конечно, положительный пример, но он далеко не с Вермахтом воевал и воюет.
no subject
Только ведь далеко не всегда есть возможность так удобно и красиво отыграть, как Вороновский.
no subject
За всем этим "стоянием насмерть" - чья-то халатность, ошибка и желание закрыть собственные косяки жертвованим пешек.
И о Воронвском. Хоть это и околомемуарный худлит, но означенный майор перед этим под Харьковом в составе артполка был раскатан танками. Что не помешало ему собрать из остатков дивизион и, огрызаясь, отступать по степям.
no subject
сейчас очень легко их критиковать и рассказывать как надо "было".
no subject
И да, это личное. Потому что вместо того, чтобы хвалить Старчака за грамотное стояние на Угре и методичное уничтожение мостов, появляется миф о "передовом отряде" и "из четырех сотен бойцов осталось несколько десятков", а 17 Тбр из истории просто стирают. Потому что на фоне множественных воспоминаний, как героически превозмогали, действительно значимый разгром колонны в Ильинском становится просто еще одной строчкой в "героической летописи".
не к погибшим
no subject
А как же Святость? :)
Другое дело, что обычно бой проходит в столкновении двух планов, а не одного, см. "Волоколамское шоссе".
no subject
no subject
24 ноября 1941, немцы внезапно заняли Солнечногорск. На Ленинградское шоссе, к Пешкам срочно перебрасывают что могут, полк без одного батальона из панфиловской дивизии при пяти орудиях. Батальоны подели на 3-4 после осенних боев, конечно. На фронт в шесть километров.
Шоссе минируют и немного вправо прикрывают пушками и одним батальоном, другой окапывается левее шоссе, в поле у Савельева вплоть до железной дороги. Вечером по шоссе приезжают танки и пехота противника, кто-то подрывается на шоссе, кого-то подбивают пушки, немецкая пехота огородами заходит пушкам в тыл, но на счастье артиллеристов в запасе в Пешках есть два танка (те самые, которыми в это время на южной окраине Пешек оправдывается комбат-танкист перед разгневанным Рокоссовским, см. его мемуары). Танки бьют пехоту и дают возможность артиллеристам сняться с позиций и отступить. Шоссе свободно, но немцы из осторожности теперь наступают полем. Полковые саперы ставят мины непосредственно перед наступающим противником, отойти не успевает никто из них. На этих минах тоже что-то подрывается.
Один из панфиловских истребителей танков выводит из строя и поджигает немецкий танк, но в чистом поле сам тут же гибнет под огнем сопровождающей пехоты - не повезло, танк не поехал прямо на ячейку, к танку пришлось бежать. Его роту, окопавшуюся в поле у шоссе, полностью раскатывают танками, выживают двое, занимавшие тыловые позиции. Роты у железной дороги в темноте отходят.
Немцы продвигаются дальше в Пешки, командарм Рокоссовский со своим штабом чудом успевает уйти огородами и оврагом.
Кто здесь молодец и всем пример, а кого нужно оплакивать? Чуть иначе сложись детали боя - и кто-то из погибших сумел бы отойти, а вырвавшиеся наоборот, пали бы смертью героев.
no subject
А вот рота, окопанная в поле - надо выяснять, почему они зарылись именно в поле. В том числе и по рельефу, у Пешек хоть все дачами нарезали, холмы-то никуда не делись. Возможно, зря они полегли. Впрочем, не зря тут выше "Волоколамское шоссе" вспомнили, ой не зря.
no subject
Ну и я, кстати, не удивлюсь, если известная часть эпизодов типа "бросился под танк" - украшение пропагандой или солдатской молвой реальности, в которой бойцы погибали не преднамеренно, а от близкого подрыва или вражеского огня.
Почему зарылись в поле - там все просто. Как раз там где леса и холмы, они только минимальное боевое охранение оставили. А в оборону основными силами встали там, где могли пройти танки. Конкретно перед Пешками эта опасная полоса заметно уже, чем ближе к Солнечногорску. Правее шоссе быстро начинаются леса, холмы и овражистые истоки Клязьмы, а вот левее, до железной дороги - поле. Часть поля ближе к железной дороге пересекает овраг с ручьем. Немецкие танки, естественно, шли там, где лесов и оврагов нет, по шоссе, а потом по полю рядом с ним. Там их и пытались сдержать, насколько хватило сил, но их почти не было на тот момент.
Ближе к Москве, за Пешками еще лучше - там тот же овраг пересекает само шоссе. Там немцев держали чуть не двое суток, 25 и 26 ноября, туда уже успели подтянуть побольше сил и средств. Но для этого нужно было сдержать немецкую ударную группу на подступах и выиграть немного времени. И, вообще-то, в Пешках КП армии развернулся 24 ноября.
соглашусь с тобой
приведу кратко-
На рассвете наталкиваемся на полуразрушенные сараи - каменные, без крыш, только стропила торчат. По-видимому, здесь когда-то была птицеферма: кругом полно куриного помета. День начинается пасмурный, сырой. Мы озябли, в сапогах хлюпает, губы синие. Но костров разжигать нельзя, сараи просматриваются издалека.
Я не успеваю заснуть под натянутой Валегой плащ-палаткой, как кто-то носком сапога толкает меня в ноги.
- Занимай оборону, инженер... Фрицы.
,,,
Ширяев протягивает бинокль. Цепочка каких-то людей движется параллельно нашим сараям километрах в полутора от нас. Их немного - человек двадцать. Без пулеметов,- должно быть, разведка.
Беру бинокль. Смотрю. Немцы о чем-то совещаются, стекла бинокля мокры от дождя, видно плохо. Приходится все время протирать. Поворачивают в нашу сторону. Один за другим спускаются в балочку. Возможно, решили идти по балке. Некоторое время никого не видно, потом фигуры появляются. Уже ближе.
Вылезают из оврага и идут прямо по полю.
- Огня не открывать, пока не скажу,- вполголоса говорит Ширяев.-Два пулемета я в соседнем сарае поставил, оттуда тоже хорошо.
,,,
Цепочка идет прямо на нас. Можно уже без бинокля разобрать отдельные фигуры. Автоматы у всех за плечами,- немцы ничего не ожидают. Впереди высокий, худой, в очках,- должно быть, командир. У него нет автомата и на левом боку пистолет; у немцев он всегда на левом боку. Слегка переваливается при ходьбе,- видно, устал. Рядом - маленький, с большим ранцем за спиной. Засунув руки за лямки, он курит коротенькую трубку и в такт походке кивает головой, точно клюет. Двое отстали. Наклонившись, что-то рассматривают.
Игорь толкает меня в бок.
- Смотри... видишь?
В том месте, где появилась первая партия немцев, опять что-то движется.
Пока трудно разобрать что - мешает дождь.
И вдруг над самым ухом:
- Огонь!
Передний, в очках, тяжело опускается на землю. Его спутник тоже. И еще несколько человек. Остальные бегут, падают, спотыкаются, опять поднимаются, сталкиваются друг с другом.
- Прекратить!
Ширяев опускает автомат; щелкают затворы. Один немец пытается переползти. Его укладывают. Он так и застывает на четвереньках, потом медленно валится на бок. Больше ничего не видно и не слышно. Так длится несколько минут.
- Ничего, перекурить успеем. С цигаркой все-таки веселее.- Ширяев скручивает толстенную, как палец, цигарку.- Интересуюсь, есть ли у них минометы? Если есть, тогда...
Разорвавшаяся в двух шагах от сарая мина не дает ему окончить фразу. Вторая разрывается где-то за стеной, третья прямо в сарае.
Обстрел длится минут пять. Ширяев сидит на корточках, прислонившись спиной к стенке. Игоря мне не видно. Мины летят сериями по пять-шесть штук. Потом перерыв в несколько секунд, и снова пять-шесть штук. Рядом кто-то стонет, высоким, почти женским голосом. Потом вдруг сразу тишина.
Я приподнимаюсь на руках и выглядываю в окно. Немцы бегут по полю прямо на нас.
- Слушай мою команду!..
Ширяев вскакивает и одним прыжком оказывается у пулемета.
Три короткие очереди. Потом одна подлиннее.
Немцы исчезают в овраге. Мы выводим бойцов из сараев, они окапываются по ту сторону задней стенки. В сараях оставляем только два пулемета,- этого пока достаточно. У нас уже четверо раненых и шестеро убитых.
Опять начинается обстрел. Под прикрытием минометов немцы вылезают из оврага. Они успевают пробежать метров двадцать, не больше. Местность совершенно ровная, укрыться им негде. Поодиночке убегают в овраг. Большинство так и остается на месте. На глинистой, поросшей бурьяном земле одиноко зеленеют бугорки тел.
После третьего раза немцы прекращают атаки. Ширяев вытирает рукавом мокрый от дождя и пота лоб.
ну и дальше
Это я к тому, что помнят чаще подвиги, а не тяжелую трудную работу, которой является война, не хорошо отлаженные действия, а надрыв, и чаще всего у таких красивых историй есть "второе дно"
no subject
no subject
…. На другой день, а тут у нас в конце деревни тракторист один застрял с пушкой, с пущёнкой, пушка маленькая была, трактор неисправный, как раз в конце деревни, посреди улицы трактор стоит, пушка стоит, небольшая, вот такая вот пушка не знаю сколько, 75 наверное, (а ответ на наши вопросы) -нет, 45ка это такй вот ствол, а этот побольше, вот такой вот ствол (показывает), коротенький ствол, небольшой, вот такой вот длинны, посреди улицы, и вот на другой день утречком едут, на мотоциклах едут вот точно как в кино показывают, щдёмы такие вот прорезинены, пулемёты такие на этих самых… А тётя Настя Торошина вот здесь вот гуси, этот немец первый по гусям с пулемёта, с автомата так-так-так-так, не знаю сколько гусей… Подходит, и побросал гусей несколько, не знаю сколько три или несколшько гусей в люльку и они сюда…. Отец с матерью прятались где – мать пряталась в погребе, с сёстрами с моими с двумя, и там ещё женщин много было. Отец сидел вот у окна, а я за крыльцо спрятался, и вот немцы идут, у менч душа в пятки, вот наговорили…. Я из-за крыльца смотрю едут эти самые на мотоциклах,в плащах прорезиненных таких, и вдруг там пареь этот наш в конце деревни с пущёнки этой БАХ -мотоциклы за дома чук -спрятались, все попрятались. А он ещё несколько выстрелов сделал, выстрелов 6-8, немцы разворачиваются и туда, обратно
М – А он один?
Д – Один, все ушли, тишина, один!
М – То есть наши просто снялись и ушли?
Д – Один солдат, не знаю сколько - я не ходил, я уже потом пошел смотреть на трактор и на пушку, вот… Значит на второй день после этого, на второй день уже идёт танк, ещё мотоциклов несколько, вот зжесь вот останавливается, где берёзка -танк останавливается, вылезает рыжий немец, вытаскивает собачку такую, ну мирно вроде , остальные вышли, и раздают детишкам конфеты, такие вот, подушечки, такие вот (пренебрежительно) вшивенькие, ага…. Ничего, разговаривают так, а этот солдат… Подожди, а как же, как он второй же раз стрелял, так вот один снаряд пошел так вот боком, он там три крыши прострелил в деревне, и немцы онять сбежали… Этот значит танк пришел уже на третий день наверное, а этот тракторист-артиллерист расстрелял свои снаряды, затвор говорят выбросил в речку, облил остатками бензина-керосина-солярки этот трактор, и трактор обгорел… И сам куда-то пошел туда, ну там гооворили – куда-то ушел, ну конечно пошел к своим.
no subject